26 апреля мы вспоминаем очередную годовщину чернобыльской трагедии. 36 лет назад произошла одна из самых страшных техногенных катастроф в мире. Только благодаря неимоверным усилиям ликвидаторов, которые с первых минут аварии бросились на борьбу с невидимым врагом, ее последствия удалось минимизировать. Наряду со спасателями и медиками к борьбе с ядерной стихией присоединились и сотрудники органов внутренних дел. Усилия сводных отрядов милиции были направлены на оказание помощи людям, содействие органам местной власти в организации отселения, вывозе имущества из зоны заражения. Им также ставились задачи по пресечению паники, мародерства и несанкционированного проникновения на режимные территории. В ликвидации аварии и ее последствий приняли участие более 11 тысяч сотрудников органов внутренних дел и военнослужащих внутренних войск МВД Беларуси. Двадцать четыре сотрудника Берестовицкого РОВД также принимали участие в охране правопорядка в зоне отселения белорусских деревень после аварии на Чернобыльской атомной электростанции. В их числе и житель Большой Берестовицы Николай Карась.
Службу в Берестовицком РОВД Николай Карась начал в 1984 году, сначала в патрульно-постовой службе, а потом стал помощником дежурного оперативно-дежурной службы, в этой должности дослужил и до выхода на пенсию.
— Когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, первым из отдела на ликвидацию ее последствий поехал Александр Титок, потом Владимир Мулярчик, а в третьей группе я, Николай Лопатик и Владимир Вильк, — вспоминает Николай Васильевич. – Получив приказ о несении службы там, где всему живому угрожала опасность, никто из нас не отказался исполнить его, ведь все понимали необходимость нашей помощи. В июле 1986 года в составе Гродненского сводного отряда мы отправились в 30-километровую зону и несли службу там до 5 августа, чуть более месяца. Дислоцировались мы за 30-километровой зоной, в поселке Комарин Брагинского района Гомельской области, разместившись в здании школы, а непосредственно службу несли в деревне с названием Людвинов, почти как в нашем районе, только тот Людвинов был раз в десять больше нашего Людвиново. Дежурили мы по 12 часов в сутки, в патруль выходили и днем, и ночью. У нас стояла задача по охране имущества граждан с выселенных населенных пунктов. Ведь люди уезжали, взяв с собой лишь документы и деньги, а все их имущество оставалось в домах, во дворах стояли машины, мотоциклы и многое другое. А это привлекало любителей поживиться чужим добром, которые вывозили телевизоры, холодильники и другую технику, а потом продавали ее ничего не подозревающим людям, обрекая их на радиационное облучение. Правда, в нашей деревне мародеров не было, потому что она была окружена лесом, а заезд и выезд из нее был только с трассы, рядом с которой находился пост. Но в соседних деревнях ребята из отряда их неоднократно задерживали.
Николай Карась признается, что самым жутким впечатлением от нахождения в зоне отселения была гнетущая тишина и пустота вокруг.
— Я сам в деревне вырос, знаю, как она просыпается, — говорит Николай Васильевич, — а тут идешь по улице, дома вокруг добротные, ухоженные, а люди как будто куда-то в один момент исчезли, не слышно ни звука. Тишину нарушали только крики оставленной домашней птицы и вой собак.
Однажды в одном сарае мы услышали какой-то писк, за-шли, а там две курицы-наседки с маленькими цыплятами. Мы их недели две замечали, а потом пропали и курицы, и цыплята, видно, собаки разорвали. А еще однажды вечером видели, что на груше во дворе на верхних ветках сидели индюки, а на нижних – четыре гуся. Как они туда забрались, я и сейчас не понимаю, если бы кто сказал такое – не поверил бы, а тут своими глазами видел. Так птица спасалась от хищников.
В деревне, где нес службу Николай Карась, от выселения отказались и остались в своих домах двое жителей.
— В самом начале деревни, недалеко от нашего поста жил пожилой мужчина, а в конце — старушка лет восьмидесяти, о ней мы даже сразу и не знали, — рассказывает Николай Васильевич. – Мы как-то шли по деревне, видим самый крайний домик открыт, решили зайти, может, мародеры что-то гребут, а там бабушка маленькая, сухонькая под одеялом лежит, мы ее и не сразу заметили. Предложили ей врача вызвать, но она отказалась, мы ей только паек свой оставили, а потом просили и другие смены приносить ей еду. Через неделю решили зайти посмотреть, как она, а бабки дома нет. Вышли на улицу, а она огород полет. Мы ей говорим: «Бабушка, что ты делаешь, ведь радиация вокруг, нельзя в земле копаться». А она отвечает: «Сынок, миленький, представь, людям горе, а мне эта радиация помогла, даже лучше себя чувствовать стала». Большой кабан возле нее рядом ходит, она все просила нас заколоть его, но мы убеждали ее, что мясо его есть нельзя, ведь оно все пропитано радиацией. Уезжать из своего дома она ни за что не хотела и все повторяла: «Вы молодые, и вам тут можно быть, а мне за 80- и нельзя остаться в своем доме? Вам надо отсюда убегать, а не мне».
Я интересуюсь у Николая Васильевича, чувствовал ли он какие-либо изменения в своем организме во время нахождения в радиационной зоне и как защищал себя?
— Когда мы туда только приехали, первые три-четыре дня у меня было неприятное першение в горле, а потом оно прошло, — отвечает мой собеседник. — Из средств защиты у нас был только респиратор, мы носили обычную форму. В то время еще никто толком не знал о радиации и ее влиянии на человека, это уже потом стали разбираться. Нам выдавали какие-то таблетки от радиации, но попринимав их пару дней, многие стали от них отказываться. Молодые мы были, никто не думал об опасности, радиации ведь не видно, поэтому и страха не было. Нам выдавали индивидуальные дозиметры, сначала в форме авторучек, а потом привезли какие-то японские, но они часто ломались. Два раза в неделю приезжали военные химики, обходили с нами деревню и измеряли уровень радиации. Тогда измеряли в рентгенах, если единица и больше – сразу запрещали находиться в этом месте. Но даже в одной деревне в разных местах дозиметры показывали разные дозы радиации. Здесь идешь – 0,5, а через пару метров уже полторы единицы. Опасность была везде, но мы ее не до конца понимали. В деревне тогда сады как раз созрели. Идем, груши висят на дереве, просто светятся на солнце, прозрачные от спелости. Эх, была – не была, признаюсь, съели по одной с товарищем.
А когда уже оставалось пару дней до завершения службы, решили съездить посмотреть реактор, ведь Чернобыльская станция находилась в километрах 20 от этой деревни, увидеть город Припять. Больше месяца провели здесь, чего уже бояться, радиации, скорее всего, и так уже набрались. Доехали до Припяти, там речушка текла, трубы станции виднелись. Моста, правда, не было, видно, разобрали его. Город красивый, весь в зелени. Солнце взошло, засверкали золотые купола церквей, а в домах пустые темные окна, меня удивило, что ни одно окно не просветилось, ни одного солнечного зайчика по ним не блеснуло…
В завершение разговора я спросила у Николая Васильевича, поехал бы он в зону отселения, зная все о последствиях радиации, как сейчас?
— Поехал бы, — уверенно ответил мужчина, – там нужна была наша помощь. Ведь авария на атомной станции угрожала всему человечеству, и ликвидировать ее последствия нужно было как можно скорее. И многие отдали даже свои жизни, чтобы остановить распространение радиации.
Ирина МИКЛАШ,
фото автора и из архива Николая Карася
