Отец Михаила Маскальчука, жителя Большой Берестовицы, был участником Великой Отечественной войны, воевал в партизанском 132-м отряде 130-й Петриковской бригады Полесского соединения, а после освобождения Беларуси — в составе 1-го Прибалтийского фронта, в 10-й гвардейской танковой Городокской бригаде. К сожалению, уже почти три года, как Василия Михайловича Маскальчука нет в живых. Но его сын успел записать многие факты малоизвестных страниц военного лихолетья со слов отца и сегодня делится с нашими читателями его воспоминаниями о начале Великой Отечественной войны.
…Столкнуться с фашистами, что удивительно, мне пришлось еще за полторы недели до начала войны.
Где-то в начале мая 1941 года правление нашего колхоза (деревни Коммуна Любанского района Минской области) решило отправить двоих парней и двух девушек в училище лесной промышленности. Оно находилось в соседнем Житковичском районе Полесской области — в деревне Постолы. Там, в глухом сосновом лесу, находился леспромхоз, который соединялся железнодорожной веткой со станцией “Старушки” на линии «Калинковичи — Житковичи — Лунинец». Здесь отгружали в вагоны пиломатериалы.
Все девчата и парни были довольны обучением. А как же иначе? В училище были грамотные преподаватели. Там хорошо кормили. Все ходили в красивой форменной одежде. Хорошее общежитие, чистые постели, баня. После деревенской жизни для нас это был настоящий рай!
крайний справа в верхнем ряду, Литва, 1945 год, сразу после Победы
Но не суждено было моему поколению продолжить учебу, порадоваться жизни… Уже во всём чувствовалось холодное дыхание войны. Люди спешно скупали соль, спички. Некоторые уезжали на Восток.
После завтрака воспитатель Антон Петрович объявил нашей группе: «Через полчаса выходим в лес на занятия по ориентированию в сложных условиях. Всем взять сухой паёк, надеть походную одежду. Конечная точка похода — голубой ручей».
Антона Петровича все любили и уважали. Участник революции и гражданской войны, затем — замполит пограничной заставы, участник Финской войны, был награжден двумя боевыми орденами.
…Через час мы уже были в густом бору с высокими стройными медно-бронзовыми соснами. От терпкого запаха багульника кружилась голова.
«Всем соблюдать тишину, не разговаривать, не наступать на сухостой!» — напомнил Антон Петрович. Это было обоснованное предупреждение. Все знали, что фашисты забрасывали с самолетов в наш глубокий тыл диверсантов-парашютистов, переодетых в красноармейскую форму. И это были не единичные случаи.
Вскоре сосновый бор сменился зеленой дубравой, за ней внизу на зеленой полянке протекал голубой ручей.
В группе с нами были четыре девушки, две — из моей деревни, две — из Житковичского района. Мы, парни, чтобы девочкам было легче идти, забрали у них рюкзаки и забросили себе на плечи.
Сколько лет прошло, а имена этих очаровательных девчонок помню и сейчас. Это были Вера, Марийка, Надежда и Люба.
До голубого ручья оставалось метров сто. Вдруг из кустарника выбежал огромный лось. В воздухе в районе ручья кружили и каркали вороны… «Всем стоять! — приказал Антон Петрович. — Соблюдать тишину. Возле ручья — люди. Возможно, враги! Маскальчук и Черткова, быстро ко мне! — позвал Петрович. — Всем остальным — соблюдать маскировку».
Я и Надя подбежали к Антону Петровичу.
— Василий и Надежда, незаметно, с подветренной стороны подберитесь к ручью, разведайте, что и как. Мне кажется, там скопление людей, скорее всего, это немецкие парашютисты… Ты, Василий, хорошо ориентируешься в лесу, Надежда лучше всех знает немецкий, оба — невысокого роста. Так что вам в разведку идти! И осторожно: где нужно — ползите, вас прикроют ветви багульника, и нигде без причины не высовывайтесь, — инструктировал нас воспитатель. — Возьмите мой бинокль и хорошенько обследуйте опушку леса: у них может быть выставлено боевое охранение.
Осторожно, стараясь не наступать на валежник, мы прошли 50 метров, затем легли на землю и поползли по-пластунски, скрываясь в зарослях багульника и голубики. «Вася, передохни минутку, — проговорила Надежда, приставив к глазам полевой бинокль. — Видишь на горке огромное дерево?» «Дуб? Конечно, вижу», — ответил я. «Так вот, там, в густой кроне на толстой ветке — боевое охранение с ручным пулеметом Дехтярева, — сказала Надя. — А теперь быстро поползли под вон те высокие мохнатые ели».
Через пару минут нас уже скрывали густые колючие ветви вековой ели, которые опускались до самой земли. Отсюда хорошо был виден голубой ручей. А возле него — большая группа людей в новой красноармейской форме, с винтовками в руках. Люди эти с опаской поглядывали по сторонам. Посреди группы стоял человек в форме майора Красной Армии, разглядывал карту и что-то говорил другому офицеру рангом пониже, стоявшему рядом. Говорили они по-немецки.
— О чём это они? — спросил я встревоженную девушку.
— По-моему, про какой-то условный код «Дортмунд». Вроде, они намерены двигаться в сторону нашего училища.
Было хорошо видно, как майор, сверившись с картой, указал рукой направление, в котором находилось училище лесной промышленности.
— Всё, Вася, осторожно отходим назад, — передавая мне бинокль, произнесла девушка.
Через двадцать минут мы, волнуясь и перебивая друг друга, докладывали Антону Петровичу о том, что видели и слышали. «Молодцы, ребятки, — сказал он. — Как я и предполагал, это опытные немецкие диверсанты, заброшенные к нам в глубокий тыл. Но диверсий они почему-то не осуществляют, чего-то выжидают. Но чего? — размышлял Петрович. — Скорее всего, эти “молодцы ” из ведомства Канариса и легиона Отто Скорцени (прим. — адмирал Канарис Вильгельм Франц — начальник службы военной разведки и контрразведки в нацистской Германии. Отто Скорцени — оберштурмбаннфюрер СС, диверсант №1 в нацистской Германии). Приходилось мне с ними сталкиваться во время Финской войны, да и на нашей западной границе доводилось задерживать этих молодчиков. Кажется, я начинаю догадываться, что означает это таинственное слово «Дортмунд», — задумчиво проговорил Антон Петрович, в недалеком прошлом — опытный чекист, перевел взгляд на меня и сказал: — А сейчас, Василий и Надежда, быстро бегите в лагерь! Вася, ты ведь знаешь самую прямую дорогу? Отлично! Немедленно передайте директору училища, чтобы он срочно позвонил в Житковичи на погранзаставу. Пускай по тревоге поднимают пограничников, милицию и отправляют в училище. Я думаю, диверсанты скоро появятся в поселке. Ведь им нужно пополнить запасы продовольствия и, конечно же, разведать обстановку. А про то, что военных в поселке нет, они, видимо, уже в курсе… Сведения передайте только директору лично. Никто, кроме вас и директора, не должен об этом знать, иначе сорвется операция. Не исключено, что в училище может быть вражеский осведомитель. Ну, с Богом, детки! Идите осторожно. Если столкнетесь с ними, то погибнете: они не пощадят… Так что осторожнее. А я поведу группу в поселок другой дорогой», — сказал напоследок Петрович.
Осторожно обойдя вражеское боевое охранение, через полтора часа мы с Надеждой уже докладывали директору училища об увиденном в лесу. Он немедля позвонил в Житковичи на заставу. Оттуда в срочном порядке вооруженный отряд вместе с милицией отправился на станцию “Старушки”. Затем, прицепив к паровозу грузовой крытый вагон, этот небольшой поезд на всех парах мчал на станцию “Постолы”, где располагалось наше училище. В крытом вагоне ехали опытные чекисты, милиционеры, которым не раз доводилось смотреть смерти в лицо. Учить их, как ликвидировать легионеров Скорцени, необходимости не было. Не доехав двух километров до поселка, отряд выгрузился. На предполагаемых направлениях движения диверсантов были сделаны засады. Но, посовещавшись, решили захватить бандитов, если удастся, в поселке. Ведь в лесном бою могли быть потери, а кое-кто из диверсантов мог и скрыться — этого чекисты допустить не могли.
Училище лесной промышленности жило своей обычной жизнью. Не было никакой паники. Соблюдалась строгая секретность. О визите диверсантов знало ограниченное число людей. Изменения в основном коснулись только столовой. Вместе в поварами кашеварили переодетые чекисты и милиционеры. Под белыми халатами были спрятаны наганы и пистолеты “ТТ”. Возле раздаточного окна замаскировали ручной пулемет Дехтярева. Всё было готово к приему “дорогих” гостей.
Когда начало смеркаться, в поселок нагрянул большой отряд “красноармейцев”. Самый рослый нес на плече ручной пулемет, остальные были вооружены новенькими русскими винтовками Мосина образца 1897 года. Впереди колонны шли “наши знакомые” — майор с лейтенантом.
Директор училища угодливо поклонился “высокому начальству”. Пригласил на ужин, предложил помыться в баньке, сменить бельё… К разговору подключился наш воспитатель Антон Петрович, предложил после бани переночевать. Дескать, чистые постели “дорогим” защитникам сейчас приготовят…
В целях конспирации документы у них не проверяли. Опасались вызвать подозрение у диверсантов.
Хорошо помню, что разговаривали только майор с лейтенантом, остальные настороженно молчали. Видимо, по-русски не понимали…
Поужинать согласились, но оружие с собой взяли. Возле дверей на улице поставили часового. Его через пару минут без шума сняли пограничники, засевшие в кустах.
“Красноармейцы” не спеша расселись за столами, поставили возле себя винтовки, стали есть… Вдруг раздалась команда: «Всем встать, поднять руки! В случае неповиновения стреляем без предупреждения!» Гости увидели, что все повара вооружены пистолетами и наганами, а из раздаточного окна на них смотрит дуло ручного пулемета.
«Винтовки оставляем на месте и выходим по одному! — приказал пограничник, снимая белый халат. — Здание столовой окружено».
Диверсанты выходили с поднятыми руками. Из леса подтянулись пограничники и милиция, окружив “красноармейцев” плотным кольцом. Начали проверять документы. Как и ожидалось, с ними было всё в порядке. Просто идеально! Но имелось одно “но”, о котором давно знала наша разведка, и эта информация была передана чекистам и пограничникам. Листки наших документов скреплялись нитками, а абверовцы (сотрудники военной разведки и контрразведки Германии) почему-то применяли тонкую стальную проволоку. Именно ею были скреплены все документы у этих “красноармейцев”.
По следам диверсантов пустили служебную собаку. Она быстро обнаружила в лесу замаскированный “схрон”. Там было немецкое обмундирование на каждого из “дорогих” гостей, форма обер-лейтенанта (старшего лейтенанта), оберштурмфюрера (старшего лейтенанта войск СС), парашюты, автоматы “ПМ 38”, пистолеты системы “Парабеллум”, гранаты М-24, бикфордов шнур, очень много взрывчатки, документы, холодное оружие, продовольствие, радиостанция.
Утром диверсантов под усиленной охраной отправили в Житковичи.
А через полторы недели началась Великая Отечественная война. Всех курсантов отправили по домам. Впереди было четыре года страшной войны.
После войны были рассекречены многие документы, захваченные у врага. Стало понятно, что означал условный код «Дортмунд». «Дортмунд» — условный сигнал нападения на Советский Союз, обозначавший дату и время начала войны. В генштаб немецкой армии он поступил 20 июня 1941 года. В каждое подразделение гигантской наступательной группировки противника, развернутой вдоль всей нашей границы, пароль поступил уже 21 июня 1941 года.
…Через много лет мне стало понятно, чего выжидали в густом сосновом лесу возле нашего училища легионеры немецкого диверсанта австрийского происхождения Отто Скорцени. Они ждали условного кода «Дортмунд». Им было строжайше запрещено проводить диверсии, потому что Гитлер несколько раз переносил сроки нападения на Советский Союз. А вот когда поступил этот пароль, диверсанты в нашем тылу, заброшенные с самолетов накануне войны, начали взрывать мосты, убивать командиров, сеять панику в наших войсках, указывать цели немецким самолетам. Как правило, все диверсанты были в форме Красной Армии и с поддельными документами, хорошо говорили по-русски.
Это незначительный эпизод еще не начавшейся войны. Но даже он внес лепту в нашу Великую Победу! Ведь остался невзорванным мост, меньше паники было в войсках, остались живы командиры, уцелели самолеты на аэродромах: некому было подать сигнал немецким бомбардировщикам — и это всё благодаря нам, курсантам училища, нашему воспитателю Антону Петровичу и директору училища. Немецкие диверсанты так и не дождались условного кода «Дортмунд»: они были вовремя разоблачены и обезврежены.
