Не так давно в редакцию пришло письмо. В нем очень тепло отзывались о Галине Семеновне Дубай. Она — наша постоянная подписчица, и сама часто писала в газету. И вот я направляюсь в деревню Ивашковцы, что примерно в двух километрах от Большой Берестовицы.
Стучу в дверь. Мягкий и приятный голос приглашает войти. В уютной светлой комнате на высокой кровати сидит женщина. Здороваюсь, она улыбается. Солнечные лучи скользят по ее белоснежным волосам и светлому, открытому лицу. Кто бы мог подумать, что эти добрые глаза видели столько горя.
— Я вначале про отца расскажу. Он родился в далеком 1895 году. Звали его Семен Николаевич Житкевич. Он был совсем молодым, когда началась Первая мировая война. Сразу после Свислочской семинарии пошел на фронт. Слава Богу, вернулся живым. Он был активным общественным деятелем. Еще до женитьбы на маме занимал должность председателя Слонимского отделения ТБШ (Таварыства Беларускай школы), был секретарем движения «Змаганне». Потом уже жил в Большой Кракотке, в Слонимском районе, хотя ему предлагали место работы под Краковом.
Организовывали белорусские вечерники, пели, танцевали, папа был одним из активистов. В деревне построили народный клуб. Там отец и познакомился с мамой. Она очень красиво пела и все любили слушать ее. Кракотка была тогда культурным центром. Но у этого была и обратная сторона. Польские власти дважды арестовывали отца за активную деятельность. Когда в 1939 году произошло воссоединение Западной Беларуси, его выпустили из Вильнюсской тюрьмы.
В этом же году Семена Николаевича арестовали снова, но уже представители новой власти. Жители деревни поддерживали семью Житкевичей как могли. Даже подписали петицию о том, что мужчина ни в чем не виновен. Когда Вера Михайловна, его жена, с дрожью в голосе спросила:
— За что? За что вы его и нас мучите?
— Он белый офицер, — ответил мужчина, облаченный в тяжелую шинель.
Он был суров, взгляд стальной. Его тон дал понять, что дальнейшие вопросы бесполезны.
Главу семьи больше не видели… Спустя много лет станет известно, что он умер в Карелии. Семена Николаевича реабилитировали только в 1965 году.
В тот год Вера Михайловна серьезно заболела. Выполнять повседневную работу стало крайне тяжело. На помощь пришли жители деревни, все уважали Семена Николаевича. Сельчане помогли сушить лен, с обмолотом зерна, заготовкой дров. В то время маленькая Галя ходила в подготовительный класс. Приходилось совмещать работу по дому и учебу.
Было тяжело, но жизнь шла своим чередом. Пока не пришел 1940-й год. Галя прилежно училась в школе. Помнит, как в один из погожих мартовских дней в коридоре послышалась возня, шум. В класс зашел высокий мужчина в военной форме. Дети перепугались, ошарашенно смотрели на незнакомца. Он медленно осмотрел класс, а потом спросил, где Галина Житкевич. Сердце девочки тревожно забилось, руки похолодели. Военный повел ее к машине. Девочка чуть не плакала: «Дядечка, дядечка, я сама домой дойду!». Но мужчина даже в лице не изменился.
Галя застала маму за сборами. Глаза Веры Михайловны полнились слезами, она в спешке собирала вещи. Военный то и дело говорил, чтобы быстрей она все делала. А руки словно каменные, не слушаются.
Девочка не понимала, что происходит.
— Нас высылают, Галя, помогай вещи собирать, — промолвила сквозь слезы мама.
Хлеба почти не было, пришлось бежать в деревню. В Кракотке случился настоящий переполох.
«Сымонову Верку вывозят!», — слышалось то и дело. Все помогали собираться в дорогу. Сельчане были в недоумении, хотели знать, почему их увозят. В ответ звучало: «Она жена белого офицера». Этим все было сказано. Вера Михайловна держала на руках маленькую Маню, рядом стояли Коля и Галя. Глаза женщины были полны слез.
Три долгих недели в забитом вагоне люди добирались до северного Казахстана. Поезд останавливался всего один раз в день. Когда прибыли на место, людей охватили смешанные чувства. С одной стороны, радость от того, что эта бесконечная дорога закончилась, а с другой – острая боль, ведь родина осталась так далеко. Все было чужим и непонятным. Маленькая Галя привыкла, что выйдешь из дому – лес кругом. В саду деревья цветут. А тут — почти голая степь
— Больше всего поразили дома. Деревянных не было почти, в основном – глиняные. Небольшие и побеленные. Люди к нам хорошо относились, мы сначала жили с одной семьей, потом с другой. И все они относились с понимаем, помогали, были приветливы и добры. А еще, особенно детей, поражало наличие почти в каждом дома патефона. Велосипедов много было. Женщины занимались по дому, а мужчины работали в колхозе. По выходным в домах были вечеринки. Пели песни. Наши люди удивлялись, говорили, что тут можно жить, мол, не все так плохо.
А потом началась война. Почти всех мужчин забрали на фронт. Женщины окончили курсы и стали трактористками, шоферами, работали в колхозе.
— Всех ссыльных переселили в так называемый черный городок. За деревней построили шесть домов из дерна. Внутри они были облеплены глиной и побелены, а снаружи остались черными, вот так и прозвали черным городком. В каждой хате жило по две семьи, нас было 9 человек, шестеро – дети. Одно окно на весь дом. Жили тесно, но дружно.
По выходным в доме, где жила Вера Михайловна, собирались ссыльные, вспоминали Беларусь, пели народные песни. Очень часто просили женщину спеть. Маленькая Галя сидела в уголке на старом сундуке и слушала взрослых. Приходили и местные жители, они любили слушать белорусские народные песни.
Потом пришел голод. Хлеб выдавали по талонам: 400 граммов на рабочего, 200 на иждивенца. В магазине почти ничего не было. Еду выменивали на вещи. Вера Михайловна учила работать своих детей и старалась не жалеть их, хоть это было и тяжело. Но такая школа жизни помогла им выжить, когда женщина серьезно заболела и не смогла ходить. Теперь ей давали уже 200 граммов хлеба, а не 400. Галя была в 4 классе. Совсем ребенок, она посла овец, большие стада в степи. Вера Михайловна болела несколько месяцев. Когда пришло лето, ей стало легче. Впереди Галю ждал тяжелый выбор.
-У нас в деревне была только четырехлетка. Ближайшая семилетка была в 12 километрах. Мама не хотела отпускать учиться. Нужно было помогать семью кормить, платить за квартиру. Но я настояла на своем, несмотря на то, что очень жалела маму. Потом мама была рада, что я учиться пошла, ведь отец этого очень хотел.
Когда освободили Беларусь, все с нетерпением ждали весточек с родины. Житкевичи узнали, что их дом сожгли и от него ничего не осталось. Поэтому, когда ссыльные домой возвращались, Вера Михайловна не поехала. Что же они там делать будут? Но со временем тоска по дому взяла верх, да и дети просили уехать. И они уехали.
Дом помогли простроить соседи. Вот так получилось, что помимо горя семья Житкевичей видела много добрых людей, которые не оставили их в беде. После войны проблем тоже хватало. Но все дети Веры Михайловны выросли, вышли в люди. Галина Семеновна окончила педучилище в Волковыске, потом поступила в институт в Гродно. Многие ее выпускники выбрали профессию учителя. В том самом письме, что пришло в редакцию, о Галине Семеновне много теплых слов написала Татьяна Остапчик, в прошлом ученица Крапивницкой школы, а теперь заместитель директора по воспитательной работе Порозовской средней школы Свислочского района. Галина Семеновна 40 лет трудилась в школе, 17 из них была директором. Весь свой талант и многолетний опыт она отдавала детям, прививая на каждом уроке любовь к русскому языку и литературе.
Напоследок Галина Семеновна показала мне книгу, которая принадлежала еще ее отцу. Это краткая латинская грамматика, 1835 года издания. В ней много пометок Семена Николаевича, по этой книге он учил своих детей. Дочь достойно продолжила дело своего отца.
Вероника Козловская, студентка ГрГУ
имени Янки Купалы, фото автора
